Жан Бло

Президент Французского ПЕН-клуба

Вечер на Котельнической

Я познакомился с Паустовским в Париже, в издательстве Галлимар. Только что вышла его книга, которой я восхищался.

<…> когда на следующий, 1963, год я приехал в Москву по делам ЮНЕСКО, то набрался храбрости и позвонил Константину Георгиевичу. Он ответил мне очень весело, сразу вспомнил: «Как же забыть Александра Блока?!», и пригласил меня назавтра поужинать. У него дома! Конечно, уже наступило хрущёвское время, и террор постепенно исчезал

за горизонтом. Однако быть приглашённым в советский дом, к советскому человеку, даже если он и был кандидатом на Нобелевскую премию, было неслыханной удачей

для меня, а от него, помимо огромного доверия к иностранцу, требовало большой уверенности в себе и даже мужества. <…>

Дверь открылась, и мне показалось, что я вернулся к себе… Но не к себе домой,

а в ту Россию, которую носил в своём сердце, которая преодолевала режимы, эпохи

и пережила их. Я сразу же почувствовал себя совершенно свободно, дружески принятый этим великим человеком…<>

Беседа была неожиданно лёгкой, так как не было ни микрофонов, ни стукачей –

ни внутри, ни снаружи. <…>

Мы так много смеялись, что совсем забыли о голосовании по Нобелевской премии, которое проходило именно в этот вечер. Возможным кандидатом был Паустовский. Зазвонил телефон, и хозяин взял трубку. Нам стало ясно, что премию получил не он,

а кто-то со странным именем, грек. Действительно, избран был Сеферис. «В Греции всё есть, – говорит Паустовский собеседнику, цитируя Чехова, – а вот за моим столом сейчас сидит Александр Блок. Как это невозможно?! Он сидит напротив меня. Это действительно стоит Нобелевской премии. Вы мне не верите? Я передаю ему трубку». И вот я вынужден объяснять Первому секретарю правления советских писателей, что да, я действительно Александр Блок, но не тот, который умер, а другой, который плохо говорит по-русски

и тоже пишет, но под псевдонимом Жан Бло <…>

Вот таким был мой вечер у Паустовского, вечер, когда он не получил Нобелевскую премию, но приобрёл друга – Александра Блока и был этому очень рад <…>

В нашем смехе, нашей дружбе, нашем доверии уже чувствовалась заря Перестройки… Свободой, которой мы наслаждаемся сегодня, мы обязаны и таким людям, как Паустовский, который присоединил к своему огромному таланту такое же мужество. Никогда не надо забывать ни этого человека, ни его творчество.

(Перевод с французского Ирины Солодовщиковой)

По воспоминаниям Л. Н. Делекторской, К. Г. Паустовский был настроен весьма скептически: «С глазу на глаз он сказал мне: «Поймите, что «старики», – он имел в виду жюри Нобелевского комитета, – не смогут себе этого позволить. Сохраняя отношения

с Союзом, второй раз подряд дать премию советскому писателю –

не верноподданному – не посмеют»».

Кандидатуру Константина Паустовского в 1965 и 1966 годах

выдвинул Карл Рагнар Кнут Геров (1904–1982) – шведский

писатель и переводчик, который в те годы был членом и секретарём

Шведской Академии, а также членом Нобелевского комитета.